Событие, которое произошло со мной примерно полгода назад удивило, впечатлило и поразило меня, став пищей для ежедневных, прекрасных, порой мучительных размышлений. Долгое время я не только описать, но даже устно кому-либо поведать о случившемся не мог и не хотел… Почему? Сложно сказать… Может по причине своей застенчивости, которая порой приобретала масштабы фобии - боязни быть не понятым и осмеянным. И хуже того, боязни вызвать в собеседнике некое иронично-покровительственное сочувствие что-то вроде «да-да, ну-ну, успокойся, мой хороший, все тебя любят»… И нет сомнений в такой реакции окружающих так называемых светских, невоцерковлённых людей. Но горше всего было осознавать, что большинство моих коллег и знакомых, знающих меня как церковного служителя, и работающих со мной в Церкви бок о бок на протяжении долгих лет, отреагируют точно так же. Что ж, это социум, и он всегда остается таковым, несмотря на его миссию – медицинскую, обще-образовательную, военную и даже духовную. Общество предпочитает комфорт, а духовное общество комфорт духовный… Потому-то и возникает эта боязнь быть непонятым, и включается синдром порядочного человека, который не станет докучать и нарушать своими глупостями состояние чьей-нибудь одухотворенности. А то как же, он ежечасно о мире всего мира размышляет, а тут ты… Как говорится «Не приставай к царю!»
Но не всё так скверно и невежественно, дорогой читатель. Проходит время, и находится тот человек, который невзначай затрагивает твою тему, и сам внимательно и жадно слушая тебя, анализируя и понимая всю эту незамысловатую сложность твоего трепета и волнения, благословляет, советует и уже даже просит, пиши! Обязательно напиши про это, это нужно, полезно и прекрасно! И вот теперь, вдохновленный поддержкой, я начинаю… В общем «Господи, устне мои отверзеши!»
Обстоятельства от меня не зависящие сложились так, что детство моё проходило под чутким руководством стариков – моих бабушки и деда. Бабушкино воспитание основывалось на полезности и правильности питания, а также акцентировалось на целесообразности прогулок, водных процедур и витаминизации подрастающего организма. Дедушкина же воспитательная система несколько отличалась и имела иную методику. 1-ое – дабы хитрый хорь (т.е. я) не вводил в заблуждение сердобольную бабушку придуманными колитами, головокружениями и дисбактериозами, а исправно посещал школу, на этот случай ведро холодной воды служило прекрасным целебным средством от подобного рода симулянтства. 2-ое – категорически запрещалось распускать слёзы и сопли по причине синяков, шишек, царапин и ободранных коленей. Расквашенный нос, как следствие многогранности светской беседы среди юных джентльменов, тоже входил в этот список. И 3-е – пресекалась любая возможность отлынивать от сезонных спортивно-оздоровительных процедур, таких как: упражнения с лопатой при вскапывании огорода, жонгляж топором и колуном, метание навоза по периметру возделанной земли, перетягивание пилы, бег с тележкой угля (с препятствиями), и прочие прыжки, наклоны и приседания. Летом, во время школьных каникул, дед оформлял меня как своего практиканта. Работал он в КазГлавСелезащите, и был не только специалистом в области «внутренних органов» сверхгрузовых монстров, но и рационализатором и новатором в этом жанре. До сих пор многие его изобретения применяются и используются в сфере технического обслуживания грузового автотранспорта. Первые два месяца лета я практиковался на этом пропахшем соляркой поприще. И мне было интересно разбирать и собирать железяки, крутить гайки, взирая на здоровенные станки, и на тех улыбающихся работяг, покровительственно называющих меня «сынок». Я помню эти кузнечные, моторные и помповые цеха, и нисколько не сожалею, что в свое время мне стала близка эта трудовая, рабочая романтика. И это приносило плоды реальные, ощутимые. В седьмом классе я сам заработал и купил себе велосипед «Кама», а в восьмом у меня был собственный стереомагнитофон «Сатурн», который стоил аж 140 рублей. Все мальчишки мне конечно завидовали. А как приятно было после работы сидеть на лавочке среди местной детворы, пахнуть мазутом, и, изредка сплевывая сквозь зубы, порой даже не стесняясь в выражениях, рассказывать сверстникам о прелестях и ,тяготах рабочей доли.
В августе дед брал отпуск, и мы ехали к морю. Дед действительно был личностью легендарной – служил в Таманской дивизии, участвовал в параде Победы, четверть века работал в шахте, где его неоднократно заваливало, но он чудом оставался цел… Но главное – он был моим, моим дедом! Основным принципом этого человека был оптимизм и здоровая ирония к житейским казусам и неприятностям. И он постоянно что-то делал – копался в земле, строил, выискивал, собирал, разбирал, изобретал, и это доставляло ему удовольствие. А итогом было восхищение и радость окружающих, испытывающих на себе этот коэффициент полезного действия (КПД). Я испытываю его до сих пор, и благодарю Бога, что послал мне такого замечательного наставника и настоящего друга. Ведь благодаря деду я многое умею, знаю и делаю.
Максим со своим дедом
Я лишь в нескольких словах описал кем был и что значил для меня мой дед. Сейчас нет возможности подробно описать все моменты, истории и приключения, происходившие с нами, потому как не имею права отвлекать читателя от главной темы моего повествования. Итак, я продолжаю…
В один из дней светлой седмицы 2014 года, одев пасхальную красную рубашку и праздничный костюм-тройку, мой дед пришел в Вознесенский собор на службу. В этот день мы с женой пели на клиросе, и, по окончании Богослужения, все вышли на Крестный ход. Деду доверили нести икону Воскресения Христова. Таким одухотворенным я не видел его никогда. Этот день действительно для него был насыщенным. Мы вместе поднялись с ним на колокольню и дед слушал, как мы с супругой звонили в колокола. Солнце играло всеми цветами под этот Пасхальный перезвон, и птицы спорили между собой кто громче. Мы вышли из храма, и дед сказал «Ну вот, это моя последняя Пасха, теперь можно и умереть…» Спустя два месяца его не стало… Он ушел «безболезненно, мино и непостыдно», как и сказано в одном из прошений просительной ектении, исповедовавшись и причастившись за три дня до кончины. Отпевали его в Вознесенском кафедральном соборе.
Как христианину мне было ясно, и я точно знаю, что у Господа нет мертвых, и что мы обязательно встретимся. Но физическое томление от тоски и потери близкого человека было настолько велико, что я не позволю себе это описывать, дабы не разбудить его снова.
Уповая на силу Крестную и Божий Промысел, я весьма скептически отношусь к различного рода гороскопам, фен-шуям, сновиденям, предзнаменованиям и прочим проявлениям «магнетического мистицизма». Но событие, которое произошло полгода назад, до сих пор поражает и ужасает меня совей аксиомичностью.
В одно из воскресений, после раннего Богослужения я вернулся домой, и не раздеваясь рухнул на диван. Сложно сказать что это было - полудрёма или глубокий сон, но ощущение полета или падения присутствовало.
Я стоял на площадке, похожей на перрон, а мимо по рельсам проносились вагонетки. Не вагоны, а именно вагонетки, в каких возят уголь. И двигались они сами по себе, не имея тягоча или локомотива. К перрону подкатило несколько таких. Что-то подтолкнуло меня, и я сел. Да, именно сел, как в корыто, в одну из них. Вагонетки тронулись с места и понеслись с бешенной скоростью. Въехали в туннель. Туннель был длинный, и, как мне показалось, он был из угля, а уголь этот тлел, и стены туннеля переливались пурпурным и красным, вроде как от ветра – так бывает, когда дуешь на уголёк. Выехав из туннеля, состав стал подниматься на высокий зелёный холм. Поднявшись, я увидел посёлок…огромный, простирающийся в долине этого холма. На площадке стоял молодой рослый парень в спецодежде – такая жилетка оранжевая, со светоотражающими полосками. Я подошел, и мы стали спускаться к посёлку. Он молчал, а я просто шёл рядом, не удивляясь происходящему, как будто это всё так должно и быть. Но вот чувство ориентирования потерял… ощущения пребывания в этой местности были настолько восхитительные и необычные, что описать их будет затруднительно, но я попробую. Представьте себе лето, разгар лета, кругом зелень и травы, полевые цветы, не жарко и не холодно. Светло, но солнца не видно. Свет такой мягкий, слегка розоватый, и звенящая, даже нет, поющая, какая-то колыбельная тишина.
Мы спустились и вышли к будкообразному домику, и я понял, что это нечто вроде КПП. Мой спутник остался снаружи, а я открыл дверь и зашёл. Внутри за столом сидел кто-то, наверное комендант, не помню, как-то размывчато он выглядел – не то парень, не то девушка. Посмотрев на меня, он что-то записал, и взглядом указал на противоположную дверь. Я вышел. Передо мной стоял дед. Я ощутил пожатие его огромной мозолистой руки, обнял его и заплакал. «Пойдём, Максим, покажу как я живу» - сказал дед. Тут я хочу пояснить, и, наверное, это важно – такие понятия как сказал, ответил, спросил там не существуют. Имеет место какой-то внутренний диалог, т.е. общение, к которому мы все привыкли, происходит как-то иначе, более комфортно что ли… Не знаю, описать сложно. Но для удобства читающего я всё же буду писать «сказал».
Мы приблизились к добротному дому, зашли в ограду, и дед, со свойственным ему энтузиазмом, стал рассказывать о своей деятельности – что он построил, что починил, сконструировал, какие у него планы. В ограде лежали доски, уголки, какие-то железки, возле дома стоял огромный верстак, на котором были различные приспособления и инструменты. Дед всё говорил, говорил, а что именно, сейчас не представляется возможности вспомнить. В какой-то момент он приблизился, крепко обнял меня и сказал: «Спасибо, сынок, за посылки! Не забываешь» Потом в руках его я увидел тарелочку, на которой лежала какая-то сладость. Дед объяснил что это, но я не запомнил. То ли суфле, то ли какой-то пудинг. Помню, что он был очень рад этому экзотическому лакомству, и сказал, что ему скоро ещё принесут эту сладость.
Мы вышли из ограды, дед провожал меня до КПП. Шли мы по широким улицам мимо добротных домов, а мимо нас проходили люди, и было видно, что это рабочие люди. Взглянув на женщин, было понятно, что это штукатуры-маляры, водители трамваев или например кондитеры. В мужчинах отображались металлурги, шахтёры, полярники, дальнобойщики, рыбаки и прочие рабочие профессии. К этим людям не нужно было подходить спрашивать, они просто шли, и было видно кто есть кто. Настолько это было просто и странно…
«Ну, тебе пора» - сказал дед, и открыл дверцу. Мы попрощались. Внутри, напротив коменданта, стояли два парня. Комендант указал мне взглядом на дверь выхода. Но, проходя мимо этих парней, я отчетливо услышал их диалог: «Мы же были тут десять минут назад» - говорил один. «Да мы и ехали-то всего 60 км/час» - ответил другой.
У выхода ждал тот же парень в жилетке, который и привёл меня сюда. Мы шли, и с каждым шагом мой разум пытался осмыслить, найти объяснение всему происходящему, и я попросил разрешения задать вопрос. Мой спутник утвердительно кивнул.
- А есть ли тут священнослужители, - спросил я. – И есть ли ту Церковь?
– Это и есть Церковь, - ответил парень. – А священников тут нет, они в другом месте. Это рабочий посёлок. Каждому по делам. Но по делам, которые сопряжены с любовью к этим делам, - сказал он. Мы остановились. – Ну, пора, - сказал парень, и в его руках я увидел зубило… - Боже, только не это, взмолился я! – Надо, надо, ничего не поделаешь, - ответил он. Я крепко сжал зубы и кулаки, зажмурил глаза. Ощутил удар. Услышал треск, и… очнулся на своём диване. Первая мысль была «Неужели опять?» Я присел. Подушка и одежда были мокрыми. Я провел рукой по лицу, и холодный пот обжег мою ладонь.
А вот теперь я поведаю наверное о самом главном. Многие из моих друзей и знакомых знают, что я продолжительное время страдал приступами эпилепсии… Кто-то брезгливо отворачивался, кто-то снисходительно, а кто-то и искренне сочувствовал, но факт оставался фактом. Они начались у меня в 13 лет. Странная болезнь, никто не знает откуда и почему она возникает, и куда уходит. Как говорил один доктор «Голова предмет тёмный, и исследованию не подлежит…»
В то время я уже пел в Никольском соборе, это был 1992 год. Приступ мог разбить где угодно – в школе, на улице, дома, на службе… Приступы были тяжёлые и развёрнутые. Бывало происходили они в месяц по четыре раза, почти каждую неделю. Да, это отвратительное зрелище для окружающих… Но еще более отвратительно чувствует себя человек, страдающий этим недугом. Ведь в 15 лет я уже не имел верхних и нижних резцов и клыков, я их просто-напросто откусил, сломал. Благо был знакомый стоматолог, который вставил мне мосты, опирая их на оставшиеся коренные. Язык был прокусан насквозь в нескольких местах. Но Господь давал мне силы, и я пел на клиросе, читал, и даже учился на регентском отделении епархиального духовного училища.
Вот теперь читатель наверняка поймет мое нежелание описывать всё это…дескать вот какой я подвижник и страдалец… Но самое интересное впереди. За несколько минут до приступа возникает ощущение страха, так называемая аура. Даже не страха, а холодящего ужаса. Ужаса смерти и безысходности. Начинается паника, потом пробегает озноб, тело холодеет, и всё, темнота… Очнувшись, ощущаешь боль и легкую тошноту. Клонит в сон, и потом дня 3-4 заживают раны во рту и все мышцы в теле. Вот так это всё и происходит.
Со временем приступы стали всё реже, и в 33 года по милости Божией прекратились вообще. Бывают конечно отголоски в виде головной боли, но это уже так, пустяки.
А вот теперь начинается развязка моего повествования. В тот день, когда меня посетило это странное сновидение, я вспомнил одну важную деталь, являющуюся неоспоримым доказательством подлинности моего путешествия. Помните того парня, который вытащил зубило и сказал «Пора!»? Я вспомнил каким образом выходил из приступов! Ведь всякий раз ко мне подходил парень, приставлял зубило к зубам и после слова «Пора» следовал удар, болезненный до невозможности. И состояние тошнотворного, удушающего ужаса, яркого ядерного света, всегда сопутствовало моему возвращению. Я делал глубокий вдох, и приступ отступал… И так было в течении долгих лет. Но главное я вспомнил, вспомнил, вспомнил!!! как это происходило!
Быть может, прочитав это, кто-то ухмыльнётся, а кто-то усомниться в правдивости написанного. Мне всё равно. Но хочется уверить и убедить всех ныне здравствующих – молитесь о тех, кто ушёл! Ведь наша молитва – это та отрада, та сладость, которую они могут принять. Ведь и они в свою очередь ходатайствуют о нас перед Лицом Божией Благодати. У Бога нет мёртвых. И жизнь бесконечно вечная.
P.S. Отдельная благодарность моему другу протоиерею отцу Александру Суворову за то, что смог вдохновить меня на написание этой правдивой повести. И моей любимой жене Евгении за помощь в напечатании текста и моральную поддержку.
Максим Савельев, чтец Свято-Вознесенского кафедрального собора г. Алматы.