Третье воскресенье Великого Поста именуется Церковью «Крестопоклонной Неделей». Оно посвящено воспоминанию Святого Креста и знаменует собой преполовение Святой Четыредесятницы.
Наступление крестопоклонного воскресенья означает, что пройдена ровно половина того сорокадневного времени, что, согласно древней христианской традиции, посвящается покаянию. По аналогии с погребальным сорокадневным временем молитвы об упокоении, Святая Четыредесятница – время библейского плача человека об изъянах своей души. Наступление Недели Святого Креста означает, что ровно половина этих священных сорока дней уже прошли.
Существует убеждение, согласно которому, в отличие от Западного Христианства, сконцентрированного на Кресте, Страдании и смерти Христовой, Восточное Христианство всегда было религией радости, торжества и Воскресения. Однако, это не совсем так. Ведь Крест, несомненно, пребывает и в святая святых Восточного Православия.
Если попытаться сформулировать то специфическое, что отличает восточное христианство от западного, по отношению к Кресту Христову, то, пожалуй, было бы правильнее сказать, что Православие воспринимает Крест как знамение Победы. Торжества Воскресшего над дьяволом, адом и смертью, совершенного на Кресте. В этом смысле символично то совпадение крестопоклонной недели с празднованием Пасхи по латинской пасхалии, которое имеет место в этом 2021 году.
Креста Христов не упоминается в Никейском Символе Веры 325 года, где сказано только о Страдании: «Страдавшего и воскресшего в третий день, возшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых». Смертная казнь через распятие еще не была упразднена в Империи, поэтому текст исповедания веры не содержит конкретного упоминания смерти на кресте. Но в Никео-Константинопольском Символе, который Традиция отождествляет со Вторым Вселенским Собором 381 года, Крест упомянут.
При этом он «появляется» не один, но в сопровождении исторического персонажа – одного из тех немногих людей в Истории, кто видел Крест Господа Иисуса воочию.
Помимо Иисуса и Девы Марии, язычник Пилат – единственный называемый по имени человек, упоминаемый в Символе Веры. По непонятным причинам он как был вобрал в себя все предназначенное людям внимание составителей текста. До такой степени, что создается впечатление, будто бы они попросту забыли сказать о смерти Иисуса: «Распятого за нас при Пилате, и страдавшего, и погребенного» ….
«Распятого за нас при Понтии Пилате». Многие толкователи считали, что Пилат упоминается только для обозначения хронологии Крестного События. Однако, если бы это было действительно так, то составителям Символа, скорее, следовало бы поместить в текст упоминание императора Тиберия (+37), при котором был распят Иисус. Но, в отличии от Пилата, Тиберий Август не говорил с Иисусом, а сохранившиеся легенды о его вовлеченности в биографию Господа, по-видимому, уже тогда казались Церкви слишком неправдоподобными.
Пилат упоминается в Символе не для хронологии. Его имя – политическое решение Церкви засвидетельствовать ее паритет, равенство, противостояние, взаимодействие, диалог с Империей. Говоря языком богословия, выразить «Вселенскость». Словами о Распятии при Пилате, Церковь сознательно противопоставляла себя политическому и государственному миру, представленному в лице того, кто тогда конкретно представлял Империю перед Господом Иисусом.
Церковь воспринимала себя как конкретное визави Империи. Как нечто или некто, кто до скончания века будет вести диалог с Империей, проповедовать народам Империи. Если следовать логике Евсевия, Церкви предстояло жить с Империей вовеки. «Кесарь возвестил всем людям о спасительном знамени (…), среди царственного города воздвиг против врагов священный символ (Креста) и начертал твердо и неизгладимо, что сие спасительное знамение есть хранитель Римской Земли и всей Империи» (Похвала Константину 1,40).
При этом недвусмысленные Слова Символа об ожидании Царства Господа Иисуса, Царству, или, дословно, «Империи Которого», не будет конца, были как бы вынесены за скобки. По меткому выражению одного из германских богословов недавнего прошлого, эсхатологический киоск Церкви закрылся.
Интересно, что распявшему Иисуса Пилату сразу же, и, как думалось тогда, навсегда, удалось уйти от ответственности за совершенное им преступление против правды. Так, уже в последних главах Евангелия от Иоанна, предпринимается очевидная попытка его реабилитации. «Пилат сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем» (Ин.18,38). «Пилат, услышав это слово, больше убоялся» (Ин. 19,8). «С этого времени Пилат искал отпустить Его» (Ин.19,12).
В этих последних, «пилатовых главах», Евангелия от Иоанна, Господь Иисус противопоставляется «иудеям», что глубоко теологично, но, исторически, являет собой анахронизм. Постольку-поскольку Сам Господь никогда не противопоставлял Себя своему народу. По свидетельству Апостола Павла, неверие иудейского народа в мессианство Иисуса было частью божественного плана. Говоря современным языком, если бы Израиль уверовал, христианство никогда не стало бы Вселенским. Опять-таки, согласно Павлу, уверовать иудеям воспрепятствовал соблазн Креста.
Первые века христианства продолжили Апологию Пилата. У Тертуллиана мы находим свидетельство о том, что омовение рук Пилатом символизирует крещение, в одном из синаксарей Эфиопской Церкви Пилат упоминается среди святых, с днем памяти – 19 июня. Среди памятников этой древней восточной Церкви мы находим «Мученичество Пилата», и даже «Анафору», то есть, по-видимому, приписываемую его имени … Евхаристическую Молитву. Под именем Клавдии Прокулы, мученицы, почитаемой в нашем богослужебным календаре, многим видится «последняя сновидица» Нового Завета (Мф.29,17) – жена римского прокуратора Иудеи.
Пилату удавалось сохранить руки умытыми до рубежа Первого и Второго тысячелетий. Тогда, в результате борьбы римских епископов за эмансипацию от светских правителей, а также спора об инвеституре, Пилат, в восприятии Церкви, стал тем, кем он и был: утратившим вкус правды циником.
В XXI веке евангельский образ Понтия Пилата доказал свою удивительную бессмертную живучесть. Сегодня в Пилате и его жесте Умовения Рук – этом провозвестнике повсеместно вводимых ныне на Западе изменений - нам видится образ современного демократического правителя. Он намерено уходит в тень, «передает» право принятия решений народу. Так, но лишь на время, вечному Пилату вновь удается снять с себя ответственность перед судом Истории.
Отказ от убеждения в том, что христианство призвано не христианизировать, но преодолеть Империю (то есть то, в чем языческая римская власть совершенно справедливо и прозорливо обвиняла первых христиан!) в течение веков привел к квази-догматическому убеждению в том, что Ортодоксальная Империя может быть только одна. Как един Бог, один Искупитель, одна Церковь и одно Писание. В этом смысле «официальное вероисповедание Империи» становилось тогда одним из ключевых определений Православия.
«Куда бы не устремилась сила мысли, к Востоку ли, Западу, на Землю, или на самые Небеса – всюду видит она Блаженного Кесаря, неразлучного со своим Царством. Над землею господствуют дети его. Как новые светила, озаряют они землю светом своего отца. Он живет в них своей силой, преумножая ее в их преемстве, и управляя всей Вселенной еще совершеннее прежнего», - читаем мы в Похвале Константину Евсевия Кесарийского (263-339).
Вера в Единую Империю по необходимости вела к отрицанию подлинности и ортодоксальности Государств и Церквей, бывших за ее пределами. Получается, что, с разделением Империи, Разделение Церквей на Православную и Католическую должно было неминуемо произойти.
иерей Августин Соколовски / Dr. Augustin Sokolovski