Августин Соколовски
В православном месяцеслове существует особенная большая группа святых, именуемая «никомидийскими мучениками». Память их празднуется в различные дни года и среди них есть немало весьма значимых народного благочестия имен. Никомидийскими святыми были Великомученик Георгий и Пантелеимон Целитель. В месяцеслове празднуется память целых собраний этих святых, таких как 1003 и 20000 мучеников, совместное свидетельство веры которых сохраняется в памяти Церкви с древнейших времен.
Город Никомидия, современный турецкий Измит, в 286-292, а также временами вплоть до самого основания Константинополя в 330 году, был столицей, или лучше, одной из столиц Римской Империи. Дело в том, что в ней пребывал сам Император, что в те времена означало обретение столичный статус. Такое новое определение города не было формальным, но значение его было вполне реальным.
В 303 году Диоклетиан начал преследование христиан. Оно вошло в историю под именем Великого Гонения и продолжалось десять лет. Некоторые местные восточные Церкви древности выбрали начало Гонения как исходную дату начала новой эры. За этим стояло убеждение, что Церковь процветает, очищается, заново рождается в гонениях. Подобным же образом, дни кончины мучеников первые христиане именовали «днями рождения».
Предыдущим крупным гонением, перед ‘Эрой Диоклетиана’, в середине 3-го века, было гонение Декия (249-251) и Валериана (253-260). За прошедшие с того времени полстолетия в Империи выросло несколько поколений христиан, привыкших к временам мира. В Никомидии к тому времени было весьма значительное христианское население, существовали общины и храмы. Немало тайных христиан было и при дворе самого Императора. Это был вызов, масштабы которого в глазах языческого римского мира, были невероятны.
Начиная гонение на христиан в столичном городе, язычники надеялись, что число отречений от Веры во Христа будет огромным. Так можно было, одновременно, посмеяться над христианской верой, укрепить прежние верования, и придать легитимности тем реформам, которые в те времена проводил в Империи сам Диоклетиан.
Память святой мученицы Юлиании Никомидийской, и с нею 500 мужей и 130 жен, в Никомидии пострадавших празднуется Церковью 21 декабря. По причине того, что в Церквах, которые придерживаются юлианского календаря, календарные памяти святых смещены на 13 дней, празднование Юлиании приходится на 3 января, то есть на третий день Нового Года. Какое замечательное, пусть и случайное, совпадение звучаний: святая Юлиания и юлианский календарь!
Другое совпадение в самой дате третьего января. Оно напоминает о словах Писания и Символа Веры о том, что Господь Иисус воскрес на третий день. «Верую в Господа Иисуса, Воскресшего в третий день по Писаниям», - говорится в Символе. В библейских текстах, «третий день» - это время, когда всякая человеческая надежда упразднена и начинает действовать Сам Бог.
«Мы в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах; нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем», - пишет в Послании к Коринфянам Апостол Павел (2 Кор.6:8-10). Описывая апостольскую общину, он, тем самым, дает всем последующим поколениям верующих определение Церкви.
Церковь — «нищее, гонимое, странствующее в истории Тело Господа» - в третий день Нового Года празднует память святой Юлиании, «Невесты Христовой», как христиане называли святых мучениц. Суть повествования о страдании Юлиании состоит в следующем. Богатый отец хотел выдать ее замуж за префекта, и получил отказ. Жениха звали Елевсием, отца же Африканом. Причиной отказа было христианство. Святая исповедовала его тайно, более того, уже была крещена.
Такой отказ раннехристианских святых дев вступать в брак со знатными римлянами того времени, которые были язычниками был распространенным явлением. Важно помнить, что он не был связан с монашеским идеалом. Ведь суть Римской гражданской религии являла себя в двух постулатах. Один из них напрямую затрагивал сферу политики, другой - общественной жизни. Оба они, в своём языческом проявлении, были почти несовместимы с христианским исповеданием.
Дело в том, что Император обожествлялся и признавался Господом. Помимо этого, он носил титул ‚Pontifex Maximus’, то есть был, по сути дела, ‘Верховным Жрецом’. Муж же, как это тогда значилось в категориях обычаев и права, ‘глава семьи’, не только приводил в дом жену, но с точки зрения римского права, невесту удочерял. Он становился ее отцом. Таким образом, для христиан того времени согласие на это могло означать отречение. Знатность супруга обязывала его не только участвовать в языческих церемониях, но и возглавлять их. «Отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник — Христос», - говорил в Евангелии Господь (Мф.23:9-10).
Юлиания вела образ жизни, посвященный Богу. И хотя в повествовании об ее страдании подчеркивается, что она была девой, монахиней в современном смысле слова она не была. Важно понимать, что вдохновляемое библейскими текстами, раннее христианство не хотело, да и не могло видеть в посвященном Богу девстве дев просто аскезу, направленную на умерщвление плоти или сознательный отказ от деторождения. В этом, в частности, оно отличалось от гностицизма или манихейства, презиравшего и уничтожавшего жизнь, мир и плоть. «Погублю губивших землю», - предупреждает в Апокалипсисе Сам Господь (Откр.11;18). Следует отметить, что и безбрачие древних епископов было, помимо предложенного Апостолом Павлом миссионерского идеала (1 Кор.7,7), обусловлено требованием безупречности, неподкупности, неуязвимости и бесстрашия. Ведь по причине гонений, принятие человеком на себя епископского служения во то время означало готовность пострадать за Христа.
Помимо основы основ христианского исповедания, невозможности компромисса с язычеством, будь-то через служение Империи или через брак, само девство дев, и здесь особенность и уникальность именно женского призвания в глазах Древней Церкви, становилось, делалось и было местом неизменяемости, местом или топосом отображения присутствия Того, Кто, будучи превыше законов времени и бытия, сделался человеческим бытием, вошел во время, и, говоря словами Символа Веры, «нас ради человек и нашего ради спасения воплотился от Духа Свята и Марии Девы», стал Подлинным Будущим всякого человека. «Сын Божий, Который вне всякого времени, стал временным, чтобы освободить от времени нас», - писал об этом Отец Церкви святой Августин (354-430).
Именно эта библейская, а не философско-религиозно-аскетическая направленность посвященного Богу девства юных христианок приводила язычников в неистовство. В особенности это заставляло негодовать правителей и сильных мира сего. Ведь они, обожествлявшие Императора, видели, что единый истинный Победитель и Владыка жизни и смерти, души, тела и духа – свидетельствуемый девами Господь Иисус Христос – торжествует в немощнейших сосудах тел христианских дев (ср. 1 Пет.3,7).
В контексте только что сказанного, процесс над христианскими девами обязательно строился по двум направлением, каждое из которых для языческих правителей было чрезвычайно важно: от дев требовали отречения от веры; им обещался благополучный, с языческим супругом, брак.
Именно так, по мысли идолопоклонников, христианская дева должна была совершить таким образом двойное отречение. Провозгласить Императора Господом, и, согласно логике римского права, обрести могущественного супруга-язычника своим «новым отцом». Ведь римляне прекрасно помнили, Кого христиане именовали, исповедовали, призывали и называли своим Единым и Единственным Отцом на Небесах. Из процессов над мучениками и из Символа Веры, который, в отличие от таинств, не был предметом, закрытым для некрещеных, язычники могли знать, что христиане признавали своим Единым и Единственным Господом Иисуса Христа.
Cогласно житию, Юлиания не отреклась от веры и отказалась от брачного предложения, которое, согласно мученическим актам, сделал ей правитель, язычник Елевсий. По свидетельству жития Юлиании, когда святая была схвачена и приведена на суд, свидетельством происходившего стали весьма многие. Многие обратились к вере. Поэтому сегодняшняя память мучеников является совместной, или, на языке богословия, соборной. Ибо наряду с Юлианией празднуется память весьма многих мужей и жён, уверовавших во Христа при виде ее страдания. Все они были казнены за свое исповедание.
Древняя Церковь именовала мученическую смерть за Христа людей некрещёных ‘крещением кровью’. Чрезвычайно важно понимать, что ‘Крещение Кровью’ в глазах Древней Церкви совершалось не только и не столько по причине пролития мучеником собственной крови, но в силу великого таинственного уподобления добровольного страдания мучеников Крестной Жертве Христовой. Как Сам Он предрёк Апостолам: ‘Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься’ Мк.10,39). Это образ крещения, которым крестился Сам Господь, который сделался крещением как омовением Его Кровью.
„Побеждающему я дам сокрытую манну. Дам ему также белый камень, на котором начертано новое имя, которое никто не знает, кроме того, кто получает“, - cказано в Апокалипсисе (Апок.2,17). В отличие от самой Юлиании, которая к моменту страдания уже была крещена, мы не узнаем имён этих многих святых до Второго Пришествия Христова. Так, таинственным определением Бога в истории на них исполнились святых слова Откровения Иоанна Богослова. Он получили новое имя на белоснежном камне, Иисусе Христе, этом великом и непорочном основании Церкви, Невесты Христовой. Это имя омыто Его Кровью. Имена святых мы ежедневно призываем в молитве.